Утром в умывальнике столкнулся с Розой.
Та имела такой вид, как будто вчера между нами совсем ничего не произошло. Мило пожелала доброго утра, отдала мыльницу, но, слегка задержав мою руку, напомнила.
— Жорик, ты все же не забудь, что я тебе в первый же день на Новой Земле сказала. Я с тобой до конца.
— Я помню, — буркнул я в ответ.
— Вот и хорошо. Как закончишь носить траур — скажи.
И довольная собой Шицгал удалилась в холл, тихо закрыв за собой дверь.
А я вошел в кабинку и устроил себе контрастный душ.
В холе застал только аппетитно завтракающую Дюлекан. Точнее заканчивающую свой завтрак. На столе перед ней стояла неубранная грязная посуда со всего автобуса, как я понял, в то время как она неторопливо помешивала сахар в кофе.
— А где остальные? — спросил я ее.
— Уже поели. Я как дежурная по камбузу жду только тебя, чтобы все убрать и помыть.
— Чем кормить будешь? Манной кашей?
— Нет. Тостами с джемом. Сливочным маслом. Сыром трех сортов. Сметаной. Блинчики мясом сейчас принесу — они на кухне завернуты, чтобы не остыли.
Блинчики были вкусны. Особенно начинка, которая состояла из мелко нарубленной разнообразной нарезки оставшейся с поминок, с острым соусом и ломтиком сыра. В московском метро такую снедь гордо называли «буритто». Правда, там, в качестве начинки, был фарш из неизвестных в природе зверушек.
Дождавшись, когда я поем, Дюлекан стала сбирать со стола грязную посуду, по ходу дела интересуясь.
— Жора, теперь, когда твоя койка освободилась, я могу узнать когда наступит моя очередь по гарему?
Я чуть кофе не подавился. Но справился с раздражением и вполне вежливо ответил.
— Как только траур кончится.
— То-то, смотрю, ты во все черное вырядился, — сделал девушка умозаключение своей наблюдательности. — Сколько у вас траур?
— Сорок дней. Сорок ночей.
После чего взял в холодильнике полдюжины бутылок местного пива и ушел во двор. Не в патио, которое перед входом, а за угол дома, куда кирасиры составили столешницы с лавками, сколоченные к Наташиным поминкам.
Выбрал там тенек и отдался холодному пиву. Тут я собирался сидеть долго. Так как никого не хотел видеть. И прям под мое настроение все куда-то подевались со двора, и девки, и кирасиры.
Хлопнули створки ворот и во двор вкатился «хамви» из которого резко повыпрыгивали Антоненкова, Бисянка и кирасирский лейтенант.
Разобрали какую-то поклажу в машине и понесли ее в дом.
Водитель этого чуда американского автопрома остался при машине, поднял капот и что-то там высматривал с видом колхозного тракториста: «сейчас выкинуть или все же еще чинить будем?».
Увидев меня, Бисянка резко поменяла траекторию движения, и направилось под ту же тень, где я неспешно оттягивался пивом.
— Жорик, я хочу высказать… — положила она к ногам сбой баул.
Я аж подпрыгнул на лавке. Сколько можно, совесть у них есть или вся на работе истерлась?
— Да, жеваный крот! — выговорил я, предельно жестко глядя в ее фиолетовые глаза. — От Наташки постель моя еще не остыла, а вы тут сразу устроили социалистическое соревнование: кто быстрее в нее запрыгнет. Стервятники.
Красивый танин ротик приоткрылся в удивленной фигуре.
Большие глаза округлились и стали еще больше.
Прозрачная горошина выкатилась по щеке и сорвалась с острого подбородка.
Девушка резко развернулась и убежала в дом.
А ее баул так и остался стоять на земле.
Некоторое время меня никто не беспокоил. Потом пришел с довольным всем окружающим миром лицом этот валлийский Тристан, лорд ап чего-то там, радостно восклицая.
— А вот он где, а мы уже обыскались, — и слегка поддел ногой бисянкин баул.
И без всяких соединительных фраз попросил.
— Пивом поделишься?
— Бери, не жалко.
Лейтенант своими крепкими зубами ловко скусил пробку с бутылки, сделал глоток, сел рядом на лавку и спросил снова.
— Что тут у вас тут случилось? Татьяна убежала наверх сама вся не своя.
— Извини, но это наши внутренние разборки, — ушел я в несознанку. — Лучше ты мне скажи: с какой целью ты вокруг Галины крутишься?
— Нравиться она мне, — не стал запираться лейтенант.
— Нравиться — женись. Не нравиться — эмигрируй. А просто так девчонке голову крутить нечего.
— Как это женись? — удивился лэрд.
— В церкви, с попом, — ответил я. — Иначе я вынужден буду отказаться от вашей защиты и отослать всех кирасиров в Портсмут.
— Но я только сегодня договорился с князем, что мы будем вас сопровождать до Нью-Рино. И к тому же тут нет пресвитерианской церкви.
— Твои проблемы, — грубо оборвал я его и, не прощаясь, встал и пошел к автобусу.
Пора продавать излишки. А для этого сначала их надо перебрать.
Да и себя занять надо чем-нибудь таким. Лучше всего полезным.
Паром громко стукнулся о причал, загудели винты, подруливая, и вот уже морячки резво и привычно накручивают швартовы на тумбы.
Паром тут, оказывается, к испанскому флоту приписан. И вся команда парома — самого настоящего, не паллиатива какого-нибудь, и обе береговые команды — флотские. Даже на весах и пулеметных точках — народ в тельниках и бескозырках. Только на кассе вполне себе гражданская девушка деньги принимает и билеты выдает. Ну да, говорили мне что служба и бизнес тут не совместимы, вот и создается видимость такого положения.