— Что ты будешь там делать?
— Шпроты коптить, — и улыбнулась мне очень мило, если бы я ее не знал, то сказал бы — наивно.
— Значит, ты всё-таки шпротная, — улыбнулся я, припомнив гаремные баталии трехнедельной давности.
— Выходит так, что шпротная, — засмеялась девушка в голос, — Только уже не млядь, а порядочная женщина, бизнес-вумен, входящая в сливки местного истеблишмента по статусу владелицы стекольным заводом. Надо будет соответствовать. Наверное, даже замуж выходить.
Последнюю фразу она произнесла просто горестным тоном.
— Неужели 200 экю за час не дают? Ну, и жмоты эти твои жмудины, — не удержался я от подколки.
— Я теперь сама намного больше заработаю, даже не раздвигая ног, — глаза у девчушки сузились, в речь стала жестче. — И мужики у меня теперь будут только такие, кто мне самой нравится. Вот как ты, например. Но ты не останешься со мной кильку коптить.
Я только головой покивал, подтверждая, что кильку коптить это не мое.
— А тебе так резко ломать жизнь не влом? — на всякий случай спросил, понимая, что решение ей уже принято. — Как же твоя тяга к красивой жизни?
— Ты забыл? Я рабочая девочка с рыбачьего посёлка. Я люблю запах моря, гниющих водорослей, мокрых сетей и копченой рыбы. Я в этих запахах выросла. Я сбежала оттуда, только потому, что там не стало работы после независимости. Вообще никакой работы. Вот увидишь, я тут еще баркас куплю и сама буду в море ходить на промысел.
— Что делает твой стекольный завод?
— Все. Очень универсальное оборудование и производительность на вырост. Хорошее оборудование. Испанское. Рассчитанное на минимум персонала. Мне просто повезло купить недорого такое предприятие.
— Наверное, все свои деньги, полученные за квартиру, туда вбухала?
— Почти, но орденский банк мне дает льготный кредит за то, что я поднимаю разорившееся предприятие перерабатывающей промышленности. О как! Всего за семь процентов годовых он обеспечивает меня оборотными средствами. И даже за три процента, если я не буду выходить за лимит. Пятнадцать процентов всех возможных налогов — остальное все мое и я его не упущу.
— А с крышками как? Помню, это всегда было проблемой для консервов в стеклянной таре.
— Первое время можно обойтись стеклянными крышками с проволочным зажимом. К тому же рядом — в Портсмуте, тонкую жесть уже катают, даже с оловянным покрытием, но делать целиком жестяную банку сейчас не выгодно. Стекло дешевле выходит. Да и аппарат для вакуумной винтовой закрутки вместе с заводом в наследство достался, так что и на резинки затрат не будет. Все подготовил мой предшественник, как надо. Только вот не бизнесмен он. Решил консервному заводу конкуренцию составить с эксклюзивным товаром. Понадеялся на местное оливковое масло от первого местного урожая… Кстати, ты знаешь, что олива плодоносит только на восемнадцатый год?
Я кивнул в подтверждение.
— Еще со школы. С курса истории Древней Греции.
Ингеборге мой ответ видимо удовлетворил полностью. И она продолжила рассказ с того места, где закончила.
— Так вот, это время тут наступило в прошлом году. И облом. Первый новоземельный урожай оливок был очень маленький, и повадился этот жмудский кретин из-за ленточки оливковое масло таскать, и скоро ему нечем стало отдавать кредиты. А заменить оливу на другое растительное мало у него тяму не хватило. Как же — эксклюзив! Я даже не у него завод покупала, а у банка выкупила. За полцены, если не меньше.
— И где он сейчас этот деятель? Уехал?
— Я ему уеду! Я ему так уеду! — в голосе девушки прозвучала жесть. — Где я еще такого технолога по стеклу найду? У меня будет на производстве пахать как миленький.
— А консервный завод твои банки-то брать будет?
— Куда он денется, я там тоже двадцать пять процентов капитала выкупила и в совет директоров вошла. Так что у меня уже, считай, холдинг.
— Кредит на это брала?
— Кредит.
— Не прогоришь, так широко шагая?
— Не прогорю. Ты меня знаешь, я хозяйственная, расчетливая и острожная. Как и положено европейской путане, — и, не удержавшись, прыснула.
Потом засмеялась в голос. А отсмеявшись, продолжила.
— Тут ещё икра есть у одной рыбы, которая на красную похожа, икра похожа, а сама рыба — на морскую форель, только крупнее раза в два. Если правильно засолить, как думаешь, в русские такую икру есть будут?
— Если, как закуска к пиву пойдёт, то будут. Главное чтобы на этой жаре нормально хранилась и не портилась.
— Это хорошо, а то ее тут пока обратно в море выбрасывают. Не знают, что с ней делать. А я красную икру сама никогда не солила.
— Попробуй, посоли ее, как икру щуки. Это же тебе знакомо? Посмотри что получиться. Главное, чтобы народ от этой твоей икры ласты не склеил. Когда уезжаешь?
— Сегодня. За мной Вилкас — бывший владелец завода, должен заехать, пока у меня своей машины нет.
Вилкас — Ложкас. Какая разница, кто уводит девушку из стойла. Главное, что увели.
Ингеборге еще что-то вещала про свои деловые перспективы, но я уже не слушал. Мне хотелось наглядеться на ее красоту в остатний раз. Где я еще такую девушку найду, такую красивую, такую душевную. Хотя… Это все до брака, а как будет в браке — тайна великая есть. Никогда не угадать. А Ингеборге к тому же не с одним скелетом в шкафу живет.
Тут все как в старом анекдоте про политтехнологов. Помирает мужик, ему предлагают на выбор рай или ад, так как все у него всего пополам: и грехов, и пороков, и благодеяний.
Сходил он в рай — там ему скучно стало. Из жратвы только яблоки. Из развлечений только хоровое пение ограниченного репертуара. Славословия Всевышнему и все. Даже баб нет — все бесполые, аки ангелы. Так что и у самого между ног ничего нет. А это отсутствие ему на самооценку давило.