Некоторое время мы курили молча.
Потом генерал выбил трубку и спросил.
— Хотите знать, когда окончательно отказались от идеи, что ваши девочки глубоко законспирированные киллеры?
— Тоже мне секрет Полишинеля, — усмехнулся я. — Сержанта Доннермана допросили, как он давал им военную подготовку частным образом?
— Да, — не стал отпираться Паулино. — Только вот случилось это только на четвертый день, потому как он был со своей группой в сельве — банды гонял. А до того много копий было сломано по этому поводу.
— Просмотр фильма «Ее звали Никита» не устраивали? — съехидничал я.
— Нет, до этого не дошло. Хотя французы с орденцами уже успели сцепится на предмет какой вариант смотреть нужно: голливудский или французский.
— Весело у вас операция проходила.
— Это в штабе было весело, а на местах правоохранительные силы Евросоюза потеряли пять человек тяжелоранеными и Орден одного патрульного убитым. Как понимаете, царапины и ушибы в статистику не входят. И один «хамви» у Ордена бандиты гранатой подорвали.
— Паулино, вот как на духу, скажите, что бы было, если бы мы этих орденских псевдопатрульных первыми застрелили?
— Думаю, Орден бы долго и тягомутно расследовал убийство своего офицера. С давлением на кортесы и алькальдов обоих городов. Требовал бы вашей крови. И офицер этот оказался бы действующим и на службе.
— И в итоге плясать бы мне с пеньковой тетушкой?
— Отнюдь, — возразил Паулино. — Все решал бы суд городской присяжных. А орден тут не очень любят. Так что возможны были бы самые разнообразные варианты.
Тут снова притащилась медсестра с заявкой, что секреты — секретами, а обед для больных по расписанию.
— И это даже не обсуждается, — рявкнула она напоследок.
Пообедать по-человечески в госпитальной столовой с другими ходячими больными медики мне так и не дали. Скорее всего, из вредности и мелкой мстительности. Потому, как даже дежурную по мне на сегодня Антоненкову они ко мне не подпустили. И кормили меня лежащим на кровати с ложечки все те же госпитальные карги с птицеподобными головными уборами. Те самые любительницы промокать мои губы мокрой тряпкой после каждой ложечки. Бррррр…
После обеда карги усиленно настаивали на угощении меня уткой, но тут я взбунтовался и, пользуясь тем, что привязать к кровати меня забыли, убежал в общественный сортир. Подумать спокойно и покурить не торопясь.
Гребаная жизнь! Никакой самостоятельности. Мотают меня все кому не лень как дерьмо в проруби. Пора ломать этот график. Не фига меня тут в темную разыгрывать и в свои игры вплетать. Мне всего-то надо спокойно с девчатами доехать до Одессы. И все остальное побоку.
Когда сидишь в позе роденовского «Мыслителя», то и мысли приходят правильные. Пусть даже сидишь на унитазе.
Вернулся в кубрик, правда, все такой же злой. Лег на шконку и буркнул Гале.
— Чем развлекать меня будешь, ненаглядная?
— Так еще же не ночь, — обернулась девушка на дверь. — И персонал постоянно бегает.
— Кто о чем, а путана о секасе. Как вшивый про баню, — констатировал создавшуюся ситуацию.
— Что-то ты сегодня ласковый, Жора, — промолвила девушка.
Смотрю, а Антоненкова-то обиделась.
Сияющая доктор Балестерос заскочила меня проведать перед уходом из госпиталя. Кивнув Антоненковой — «сеньорита», она тут же совершила рутинный медическо-магический ритуал с оттягиванием мне века, осмотром вытянутого языка, втыкания в многострадальный анус градусника, эт сеттера, эт сеттера, эт сеттера.
— В общем, неплохо, — вынесла вердикт медицина. — На ужин пойдешь своими ножками. Главное ложку мимо рта не пронеси.
Смеется.
— С алькальдом все хорошо? — подмигиваю.
Мария улыбается загадочно, потом слегка кивает головой, не произнеся ни слова. Что ж, умному — достаточно.
Напоследок, окинув ревнивым глазом Антоненкову, поправила на мне филадельфийский воротник, незаметно погладив мне щеку.
— Когда я увижу Наташу Синевич, — поинтересовался, пока есть такая возможность. — Ведь я уже ходячий.
С доктора благостность как рукой сняли.
— Она еще лежачая, — возразила мне посуровевшая Мария. — Ей свидания противопоказаны.
— Но, девочки же, ее навещают? — спалил я свой гарем.
— Свидание с ними не приведет к такому резкому эмоциональному скачку у раненой, как с вами, — отрезала Мария. — Рано еще, Хорхе. Когда будет можно, я скажу.
И ушла, раздраженно подергивая своим роскошным задом, как кошка хвостом. Впрочем, по имени она меня впервые назвала.
Проводив Балестерос взглядом до двери, перевел зенки на Галю.
А та мне показала язык и обозвала.
— Кобель.
— Ты сама сегодня у Наташки была, — спросил Антоненкову, не обращая внимания на ее ревнивый наезд.
— Была.
— И что там?
— Нормально все для ее состояния, — и опять замолкла.
— Галь, с тебя что, клещами сведения тянуть? — стал раздражаться.
Ну и денек. Мало мне было сегодня допросов, теперь сам вот как гестаповец партизанку раскалываю. На пустом месте, блин.
— Привет тебе передавала, — буркнула Галя. — Спрашивает о твоем здоровье, заботиться о тебе, а ты тут амуры с докторицами крутишь.
И смотрит осуждающе.
— Это не я с ней, а она со мной крутит, — попробовал я оправдаться.
— Прям, — воскликнула Антоненкова. — А то я не видела, как ты на ее жопу пялишься.